Игорь Суркис находился в отменном расположении духа: его команда неплохо продвигалась по групповому турниру Лиги чемпионов (встреча с «Шахтером» в полуфинале Кубка УЕФА была еще впереди), а в чемпионате страны – лидировала, опередив на финише горняков на пятнадцать (!) очков.

Многое из тогдашней беседы, в которой Суркис раскрылся с неожиданной стороны, любопытно прочесть и сегодня…

– Жизнь человеческая напоминает мне Эверест, вершины которого человек достигает к пятидесяти годам, а затем – начинает спускаться к подножию, – размышлял тогда Суркис. – Кажется, недавно мне было сорок, но годы пролетели как один день. Я приобретал новых друзей, терял старых, а одной из самых печальных утрат начала века стал уход Валерия Васильевича Лобановского.

– Вы ведь были дружны?
– Нас связывали не только отношения руководителя клуба и тренера. Лобановский был для меня старшим товарищем, у которого я многому научился и многое перенял.

– Вы часто сидели с ним на скамейке во время матчей, что, кажется, входило в противоречие с его избыточность суеверностью.
– Не поверите: это была его инициатива. Как-то на Кубке Содружества в московском манеже «Спартак», где практически нет мест для публики, я стоял неподалеку от нашей технической зоны, но Васильич, заметив меня, предложил сесть рядом. И сказал фразу, запомнившуюся на всю жизнь: «Вы отвечаете за результат».

Возможно, тогда это было всего лишь шуткой, но мы выиграли – и мэтр, скрупулезно относившийся к приметам и считавший, что в нашем деле мелочей не бывает, настаивал в дальнейшем на соблюдении ритуала. Находился я рядом с ним и в моменты, когда месту на скамейке по состоянию здоровья он предпочитал VIP-ложу.

– Лобановский что-то говорил вам во время матча?
– На скамейке – ни слова. Молчал и я – как, впрочем, и помощники главного тренера. У Валерия Васильевича в почете было единоначалие: ассистенты могли подсказать что-то игрокам лишь по его распоряжению.

***

– Какие из суеверий Лобановского запомнились вам больше других?
– Не все приметы, которые замечал, находясь рядом с ним, могу выдавать. Но, к примеру, он выбирал себе черту, которой мог стать порог раздевалки, и переступал ее по пути на поле обязательно с правой ноги. На «Олимпийском» дорога от подтрибунного туннеля к газону была выложена квадратными плитами, на стыки которых он никогда не наступал. День матча становился единственным, когда мы, вопреки традиции, не созванивались – в другие ровно в десять утра он набирал мой номер, чтобы поговорить не только о футболе, но и, допустим, о политике.

– Верно ли, что примерно за год до ухода Лобановского из жизни вы с братом уговаривали его отдохнуть, сменив кресло главного тренера на пост консультанта?
– Все было наоборот: у него закончился контракт, и в ответ на предложение о продлении он сказал, что хочет уйти на покой. Но я поехал к нему домой и после долгой беседы смог убедить остаться.

– Какой аргумент оказался решающим?
– Он согласился, что без футбола ему будет еще тяжелее. Кроме того, я сказал, что вовсе не обязательно ездить на все матчи, а одно только его присутствие во время тренировки на балкончике в Конча-Заспе прибавит игрокам энергии и уверенности в своих силах. Лобановский был редким психологом: ему достаточно было просто посмотреть в глаза футболистам, чтобы, выйдя на поле, они взяли верх над самым сильным соперником.

***

– Вы многое переняли у мэтра, однако и брат, полагаю, был для вас примером для подражания?
– А как же иначе? На правах старшего он опекал меня в детстве постоянно. Да и теперь иногда забывает, что у меня седые виски, обижаясь, когда остаюсь после наших споров при своем мнении. Не стану утверждать, что Григорий состоит из одних лишь достоинств, но чего не отнять у брата, так это фантастической целеустремленности. Поставил перед собой цель провести в Украине Euro-2012 – и сделал все, чтобы ее осуществить.

– А в детстве какие черты старались у брата позаимствовать?
– Григорий был вратарем, и после того, как мы с отцом несколько раз побывали на играх с его участием, мне тоже захотелось играть в футбол. Мы были дружны, но в силу большой разницы в возрасте по-настоящему близки стали в более зрелом возрасте. И хотя у брата не менее сложный рабочий график, чем у меня, не было и дня, чтобы мы не созвонились. Он может набрать меня, чтобы обсудить недавний матч или же просто спросить, как дела.

– Но главным примером для вас, судя по всему, были родители: оптимизму Михаила Давыдовича и Риммы Яковлевны позавидовали бы и люди моего поколения…
– Не просто горжусь своими родителями – боготворю их. Они прожили счастливую жизнь, накануне моего юбилея отметили 60-летие совместной жизни (напомню, что этот разговор состоялся в 2008-м. – Прим. Д. И.), и я не припомню ни одного конфликта в семье, хоть на секунду заставившего усомниться в прочности их союза. Отец, будучи военным хирургом, прошел всю войну, был под Сталинградом, а после победы – не случайно решил сменить специализацию и стать невропатологом. Слишком много крови он повидал на своем веку.

***

– В одном интервью он рассказывал, что может упрекнуть сыновей только в том, что работа поглощает их целиком, оставляя мало времени для общения с близкими.
– Кажется, Сент-Экзюпери писал, что самая большая роскошь на свете – роскошь человеческого общения. Я же скажу, что для меня нет ничего важнее роскоши общения с близкими. Стараюсь проводить с семьей каждую свободную минуту, но вся загвоздка в том, что, погружаясь с утра в работу, не успеваю оглянуться, как наступает вечер. И не пойму: то ли причина в большом количестве дел, то ли в неумении верно спланировать рабочий график.

– Ваш старший брат рассказывал, что, если прилетев даже в три часа ночи, не позвонит отцу, наутро получает строжайший выговор.
– Я тоже попал несколько раз в такую ситуацию. Самое любопытное, что отец, выражая недовольство, не повышал голос, а просто ставил в известность: если и в следующий раз не отзвонюсь, он сам, возвращаясь в Киев, сообщать об этом не будет. А ведь для нас с Григорием нет ничего хуже волнения за близких. Договорились с братом: когда летаем вместе, за звонок родителям отвечает он.

– Помните самый большой нагоняй, полученный от отца?
– Как не помнить. В детстве мы занимались спортом круглый год: летом играли в футбол, зимой – в хоккей. Мне очень хотелось сыграть за команду станкозавода в самой настоящей хоккейной форме, и кто-то из старших мальчишек подарил старую амуницию. Ладно, что она оказалась на пять-шесть размеров больше, так на ней еще и живого места не осталось. Про запах и не говорю. Отец без разговоров выбросил этот подарок на лестницу, но тетя форму подобрала, постирала и заштопала. В следующее воскресенье я вышел в ней на лед – и считал себя в тот момент самым счастливым человеком на земле.

***

– Спорт занимал все ваше свободное время?
– Вовсе нет. В школьные годы я собирал марки – у меня до сих пор хранится больше полусотни кляссеров с не худшей в Киеве коллекцией. Собирал и значки, связанные с историей киевского «Динамо», – практически все они находятся теперь в клубном музее. Однако футбол всегда был для меня на первом месте.

В начале 70-х, следует понимать, у нас, пацанов, существовало не так много альтернатив, чем занять свободное время. Пределом моих мечтаний, к примеру, становилась поездка с родителями в Крым – в Алушту, Алупку или Ялту. Чуть повзрослев, стал иногда ездить в Сочи, что по нынешним временам можно сравнить, пожалуй, с путешествием в Монако.

Так мы жили, и футбол был для нас настоящей отдушиной. На стадион ходили целыми школами, заранее отправляя своих представителей к билетным кассам стадиона имени Хрущева (теперь – НСК «Олимпийский. – Прим. Д. И.). Неделями обсуждали очередную игру, жили предвкушением следующего матча.

– Футбол был еще и способом отвлечь детей от улицы…
– Так ведь и улица в те времена была не такой. Мама рассказывала, что могла смело оставить коляску со мной под балконом и уйти в другой конец дома готовить обед. Я спал на свежем воздухе круглый год – потому, наверное, теперь так редко болею. Теперь подобная смелость родителей граничила бы с безрассудством, а тогда это было в порядке вещей. Чем-то те времена, конечно, были сложнее, мы не имели возможности жить как хотелось и ездить по миру. Но, знаете, порой свое детство я вспоминаю с ностальгией.

***

– Самый безумный поступок в вашей жизни? Тот, который ни за что не повторили бы сегодня?
– Не прыгнул бы с десятиметровой вышки. Даже не стал бы, наверное, на нее взбираться. А много лет назад в гостинице «Ялта», увидев, как знаменитый певец Валерий Леонтьев прыгает в воду, совершая по пути лихие кульбиты, захотел не то чтобы повторить трюк – узнать, что должен чувствовать человек во время такого прыжка. Прыгал я, разумеется, неумело, «солдатиком», и когда вынырнул после очередной попытки, завершившейся сильным ушибом о воду, подплыл к приятелю и спросил, нет ли на мне следов крови.

– Ради чего так рисковали?
– Сам не знаю. Мне и тогда, лет в 17, не были свойственны необдуманные поступки. К рискованным действиям человека чаще всего подталкивает осознанная необходимость, и ради семьи я бы не задумываясь пожертвовал и жизнью. А тогда мною двигало обычное любопытство и юношеский максимализм.

– А разве горные лыжи, на которых вы научились кататься в значительно более зрелом возрасте, – меньший риск?
– Как вам сказать… Оказавшись впервые на горнолыжном курорте и увидев, как люди, очертя голову, съезжают по крутым спускам, сказал себе, что никогда не встану на лыжи. Но потом решился – и перепугал окружающих, включая старшего брата, взяв палки под руки и лихо скатившись с горы. Это потом узнал, что существует особая техника – и взял инструктора. Теперь могу спуститься по всем правилам, но рисковать и устанавливать на трассе мировые рекорды не стану.

***

– С парашютом, как Григорий Михайлович, не прыгали?
– Нет, хотя, оказавшись в венском луна-парке, хотел попробовать. Но дочка, которую не с кем было оставить, не отпустила. Зато в Монако уже вместе получили заряд адреналина, покатавшись на парашюте за специальным катером. Пришел к выводу: спуск на лыжах с горы вызывает значительно большие эмоции.

– Вы, знаю, души не чаете в дочерях, и в своей любви к младшей Яне все-таки установили рекорд. Не мировой, правда, а европейский…
– Это какой же?

– На одном из благотворительных аукционов не пожалели за нарисованную ею картину десять тысяч долларов, на четверть перекрыв прежнее наивысшее достижение: рисунок сына чешского хоккеиста Доминика Гашека ушел на подобном мероприятии за восемь тысяч.
– Цена практически не имела значения, ведь, во-первых, все средства от аукциона были переданы на благое дело помощи детям. Поддерживать их – наша святая обязанность, и «Динамо» постоянно участвует в самых разных благотворительных акциях. Во-вторых, я сразу хотел предотвратить торги по картине моей дочери, потому что сразу знал, где это полотно повешу.

– И где?
– При входе в мой дом, напротив комнаты Яны. Картина мне, кстати, действительно понравилась – и дело не в том, кто ее автор. Было заметно, что ребенок вложил душу в эту работу. Сначала, кстати, она нарисовала в вазе четыре цветка, но когда ей объяснили, что значит в нашей традиции четное количество, прибавила еще один.

– После такого коммерческого успеха дочь не стала мечтать о карьере профессиональной художницы? 
– Нет (улыбается), хотя рисование ее увлекло. Но на возникновение этого хобби аукцион впрямую не повлиял: ей, разумеется, польстило внимание прессы и телевидения, однако на том, что за картину платили деньги, мы внимание Яны не акцентировали. Свой путь в этой жизни она будет выбирать сама, и подсказывать ей при выборе будущей профессии не стану.

***

– Вы говорили, что иногда играете с Яной в футбол. Не завидуете в такие моменты брату, у которого есть сын?
– В этом деле завидовать бессмысленно – даст Бог, родится мальчик и у меня. А нет – дождусь внуков, благо старшая дочь уже взрослая. Детей я люблю, и помню, в каком был восторге, когда у меня, 14-летнего, появилась племянница Света. Теперь у нее трое детей, и со старшим Лешей мне очень интересно общаться.

Футбол ему интересен, он ходит на все матчи «Динамо», и я понемногу задумываюсь о том, кому со временем передать клуб. Силы не безграничны, работа нервная, а хочется ведь немного и для себя пожить. Надеюсь, и Славик, сын Григория, пойдет по нашим стопам.

– Помните последнюю ссору с братом?
– Так, чтобы перестать надолго общаться или не подать друг другу руки при встрече, мы никогда с ним не ссорились. Без разногласий наши отношения, само собой, не обходятся: ему может показаться, что я ответил на какой-то вопрос без уважения, которое следовало бы проявить к старшему брату. Характер у нас обоих вспыльчивый, мы можем сгоряча сказать нелицеприятные вещи, но я первый сниму трубку, чтобы сказать: «Не обижайся, Гриша! Стоит ли из-за такой мелочи огород городить?»

Брат умеет дружить, любить и не предавать. Эти редкие в наше время качества он сумел передать и мне. И на вечере, посвященном моему юбилею, я сказал, что безмерно за это Григорию благодарен. Горжусь тем, что первый и второй Президенты Украины Леонид Макарович Кравчук и Леонид Данилович Кучма – мои товарищи, и если в их бытность у власти нас еще не связывала дружба, то теперь она возникла благодаря моему брату. Он, как и наш отец, не разделяет людей, с которыми дружит, на «бывших» и «нынешних», на тех, кто на вершине, и тех, кто более не влияет впрямую на процессы в стране.

– Президенты, насколько я знаю, еще и страстные болельщики…
– Леонид Макарович поддерживает нашу команду и во внутреннем чемпионате, и в еврокубках, Леонид Данилович – больше в международных матчах. Помню, когда на своем поле мы не по делу потерпели, пожалуй, самое обидное на моей президентской памяти поражение от «Порту», ко мне кабинет зашел Кравчук и сказал: «Держись. Будут еще в твоей жизни и разочарования, и яркие победы». Позвонил со словами поддержки и Кучма, находившийся в это время на отдыхе.

***

– Ваш брат занимается бодибилдингом, таская, по собственным словам, за тренировку от семи до пятнадцати тонн железа. Вы составляете ему компанию в зале?
– Несколько раз пытался, но понял, что этот способ поддержания формы не приносит мне удовлетворения. Приятнее плавать в бассейне, хотя опыт и подсказывает, что на данном этапе для сохранения оптимальных кондиций достаточно провести день за работой, а под вечер – отказаться от ужина.

Возможно, со временем почувствую необходимость заняться всерьез своим здоровьем. Тогда, не исключено, пойду с братом в тренажерный зал и, что самое главное, брошу курить.

– Силы воли хватит?
– Почему нет? Был у меня знакомый, дымивший как паровоз, но сходил однажды к врачу, тот ему что-то нашептал – и пожалуйста, больше он к сигаретам не прикасается.

– А без посторонней помощи? Может ли человек с таким стажем курильщика сказать: с завтрашнего утра о сигаретах даже не подумаю?
– Запросто. Но для этого нужен стимул. Вот если бы вы сейчас мне сказали, чтобы я бросил курить до того дня, когда мы проводим последний матч группового турнира Лиги чемпионов, а взамен «Динамо» наверняка пройдет дальше, прямо сейчас выбросил бы вот эту пачку, – Суркис извлек очередную сигарету и затянулся. – Зависимость-то у меня не никотиновая, как пояснил отец, а рефлекторная, и ничто не мешает заменить табак какими-то конфетками.

***

– Не раз видел, как в Конча-Заспе вы на спор, а иногда и ради развлечения, чеканили мяч, сидя на лавочке, и даже знаменитые футболисты – как нынешние, так и бывшие – не могли повторить ваш результат…
– Ну с одним-то мы все-таки соревнуемся на равных. (Улыбается). Наш бывший спортивный директор Леонид Буряк – человек настолько азартный, что, разбивая дома несколько чашек, оттачивает свое мастерство в набивании мяча из положения сидя до совершенства. Мы с ним нашли способ усложнить задачу, чтобы определить, кто же в этом виде футбольного искусства сильнее. Хотите, покажу?

Суркис поднялся из-за стола, извлек из-за шкафа сувенирный мяч Лиги чемпионов гандбольного размера и, расположившись в низком кресле, принялся его набивать. На пятом десятке я сбился со счета, он сам – чуть позже.

– Наши с Леонидом Иосифовичем личные рекорды переваливают за две сотни, – сказал президент «Динамо», вернувшись к столу и закуривая еще одну сигарету. – Но для этого надо и специальную обувь надеть, и настроиться как следует. В футбольной школе нам, пацанам, много лет назад прививали любовь к работе с мячом, но из всех элементов его контроля мне по душе был именно этот.

– Ваш брат рассказывал, что впервые оказался на стадионе в два года, и до сих пор хорошо помнит этот момент. А в каком возрасте привели на трибуны вас?
– Лет в шесть. А с одиннадцати я отчетливо помню большинство матчей, на которых бывал. Поминутно могу пересказать игру со «Спартаком» 1969 года, проходившую под снегом с дождем, когда гол Осянина перечеркнул надежды «Динамо» на чемпионство.

***

– Вы наблюдали за матчами из 40-го сектора Республиканского стадиона, где у вашей семьи были постоянные абонементы?
– Последние десять-двенадцать союзных чемпионатов мы с братом смотрели из ложи прессы, куда всеми правдами и неправдами добывали пропуска. И делали это не потому, что оттуда удобнее смотреть игру – с нижнего яруса, где был слышен каждый вздох и каждое слово игроков, следить за событиями на поле было значительно проще, чем с высоты птичьего полета. Но после матча мы могли спуститься на лифте к раздевалкам, увидеть выходящих оттуда игроков, заглянуть в окно.

Я иногда спускался и в перерыве: если мы проигрывали, хотелось сквозь щель между занавесками рассмотреть, как ведет себя Лобановский, что говорит ребятам. Как и все болельщики, был уверен, что тренеру достаточно сказать несколько слов – что-то вроде заклинания – и футболисты во втором тайме не оставят от соперника камня на камне.

– Самый памятный матч?
– Их было много. Про встречу со «Спартаком» более сорока лет назад я уже говорил. Никогда не забуду, как в 1989 году киевляне уступили тем же спартаковцам со счетом 1:4. Мы с братом часто ездили на выездные матчи «Динамо» – помню, как судьба чемпионства в 1986 году решалась в двух встречах с московскими одноклубниками: их тренировал тогда один из антагонистов Лобановского – Эдуард Малофеев. На чужом поле сыграли вничью – 1:1, одержав дома победу – 2:1.

Был я и на знаменитом финале Кубка СССР с «Араратом» в 1973-м, когда Александр Севидов совершил роковую ошибку, заменив на последних минутах Буряка и Блохина на Зуева и Кондратова, после чего Иштоян сравнял счет, а затем – забил и в дополнительное время. В Киев Севидов уже не вернулся – с должности главного тренера его сняли чуть не по финальному свистку…