– Вы работали в газетах «Правда Украины», «Молода гвардія», «Вечірній Київ», «Спортивна газета», «Команда», «Весь спорт». Где получали наибольшее удовольствие от журналистики? – Вторая древнейшая профессия подарила мне нечто незабываемое в армии, на первом году службы, когда солдат еще не в курсе, где раздобыть еду. Заглянув в мои документы, замполит наказал мне выпустить стенгазету. А тут возникли претензии к командиру роты, который площадно ругался где ни попадя. Больше всего доставалось от него сержантскому и старшинскому составу, а для сверхсрочников-хозяйственников с бугристыми животиками он подбирал такие выражении, от которых сворачивались табачным листам астры на клумбе перед штабом. Не щадил он и взводных. Один из них надоумил меня затеять в газете душеспасительный разговор на эту тему.

В первой подаче я изложил общеизвестный филологический факт о том, что высоконравственную лексику Киевской Руси испохабили татаро-монгольские завоеватели выражениями из своей скитальческой военно-полевой практики ското- и мужеложества. Прибежал замполит и ледяным голосом отчеканил, что не позволит подкапываться под дружбу народов. Заодно он сообщил, что командир роты по национальности татарин. Моему конфузу не было предела. Но ротный вдруг перестал материться. А вскоре меня отловил стокилограммовый старшина с продуктового склада и сказал, что я поставлен на довольствие, могу приходить в любое время суток.

– А еще какое-нибудь счастье выпадало вам на журналистской стезе? Вы нередко оставляли работу газетчика ради должности по футбольному ведомству, но потом возвращались, чтобы снова уйти, в футбол. С чем это было связано? – С чем угодно, только не с оплатой труда. В газетах я зарабатывал вдвое, втрое больше. Просто бескислородная, проспиртованная обстановка редакционных кухонь надоедала до чертиков. В советских газетах можно было удавиться от скуки. Редактора мигом соскальзывали с секретарш при упоминании слова «партбилет»; цензура снимала материал с номера, если не докажешь с документом на руках, завизированном чуть ли ни в ЦК, что КОНКАКАФ – это не диверсионная группа ЦРУ, а островной регион между Америками, разыгрывающий свое футбольное первенство. Царили идиотизм, страх и пьяное отчаяние.

– А разве спорт, в частности футбол, куда вес так влекло, выпадая из советско-партийном системы? – Все дело в пристрастиях. Кто-то сравнил страсти с ветрами, которые могут потопить парусник, но без их дуновения он не может плавать. Первый в своей жизни восторг, первые ощущения счастья я испытал в мире спорта. И как только во взрослой жизни меня начинало поташнивать от бессмысленности времяпрепровождения, я устремлялся туда, где солнце не заходит, – на родину.

– Чувствуется, что для вас это воспоминание больше, чем обыкновенная вежливость человека, согласившегося на интервью. – Повод для беседы волнительный. Еще недавно у меня не было надежд дожить до семидесяти. Многих сверстников, за кого я был готов жизнь отдать, уже нет. Мое родовое гнездо на Стрелецкой улице, примыкающей к усадьбе Софиевского собора. Она узкая и короткая, но наш дом огромен. Сразу после войны его заселили от подвалов до простреленных ветром закоулков под крышей. На двор постоянно высыпало не меньше сотни мальцов, эта куча-мала притягивала детвору из всех уличных подворотен. И когда играли в войну, взрослые остерегались попадаться нам под ноги. А футбол длился весь световой день.

Чем старше мы становились, тем больше оказывалось среди нас посетителей спортивных секций. Иногда мы неделями ходили знакомиться с условиями для занятий пловцов, велосипедистов, борцов и даже городошников. Кореша-ассирийцы затянули меня в секцию борьбы, когда мне не было четырнадцати. И там я прижился. Когда сдавали нормативы ГТО – а без этого не присваивались классификационные разряды – я пристрастился к лыжным гонкам и ходил на занятия параллельно с борьбой.

А в пятнадцать настала эра бокса. Я уже был второразрядником по борьбе, это создавало какой-то фундамент физподготовки, и дела пошли. Захватило так, что пропадала охота ходить в школу. Боксерская секция спортобщества «Искра», (какие названия были!) имела арендные часы в зале на главном стадионе города, нынче разрушенного строителями. И каждое воскресенье мы участвовали в турнирах, называемых открытым рингом. В ту пору работа тренеров оценивалась по количеству подготовленных разрядников, существовал план на этот счет, вот мы и дрались еженедельно. Сейчас в первой и второй футбольных лигах ходит меньше народу на игры, чем тогда набивалось под крышу дворцов культуры во время проведения этих боев. Совсем сопливые боксеры и дядьки с трехдневной щетиной в боксерках сорок пятого размера – все в одном котле, бурлящем, смачно пахнущим обильно проливаемым потом.

Азарт, какого не испытаешь даже в игре в квача на шатких стенах развалок, молотобойный сердца стук. Тренер что-то втюхивает тебе в оглохшие уши, а ты только тем и жив, что ждешь не дождешься снова добраться до того курносого, что в противоположном углу ринга пялится на тренера, как баран на новые ворота.

Однажды мой закадычный дружок Кинта отодвинул тренера в сторону, выхватил у него полотенце и, делая мне ветер, громко, на весь зал, пообещал оторвать мне голову, если я проиграю тому, тонкошеему. Он был добряк от рождения, но слово свое держал крепко.

Вот сюда я и убегал из скучных, как смертный грех, редакций. Моя активная спортивная карьера закончилась в 26, вместе с демобилизацией из армии. Я не стал мастером спорта, не хватило сосредоточенности, да и времени, но как перворазрядник по трем видам и с нормальными техническими навыками еще в трех дисциплинах был желанным зачетником для любого коллектива физкультуры. И только благодаря спорту я имею диплом о высшем образовании.

– Неужели факультет журналистики Ленинградского университета нуждался до такой степени услугах перворазрядников по боксу и борьбе? – Дело обернулось хуже – это славное учебное заведение вообще отказалось от меня. Я был старостой курса и спортивным капитаном факультета, но после нашей крупной неудачи на сельхозработах меня отчислили как доверенное лицо деканата, злостно не оправдавшее надежд. Правда, мой хороший знакомый из парткома нашептал мне о том, что имеются какие-то письменные свидетельства о моих публичных возмущениях громадным диссонансом между состоянием и урожайностью земель колхоза, расквартированного в поселке Скворцы, и товаре производительностью угодий, находящихся рядом, по другую сторону границы между СССР и Финляндией.

Вероятно, из меня действительно выскакивало нечто подобное, я уже не упомню. Зато знаю, что оградил мое доброе имя от нехороших подозрений университетский проректор по науке Геннадий Иванович Шатков, олимпийский чемпион Мельбурна по боксу в весовой категории до 75 килограммов. Благодаря его заступничеству мне позволили перевестись на заочное отделение, что и я сделал. И в 23 года отправился на срочную службу в рядах доблестной Советской Армии. Грехи надо искупать.

– Однажды вы изменили курс своего бегства из журналистики и в годы горбачевской перестройки подались в бизнесмены. Что за финт это был? – Самый что ни на есть футбольный. После выигрыша второго Кубка кубков Валерий Лобановский попросил меня помочь ему в подготовке команды к переходу на хозрасчет. Разглагольствования Горбачева о переменах поощряли такие умонастроения. Впрочем, что бы он там ни болтал с трибуны, и без ого пустопорожних слов было понятно, что сталинский социализм приплыл к пункту назначения. Я всей душой разделял тревогу Васильевича по поводу ближайшего будущего команды. Поступил на службу в Киевский городской совет «Динамо» на какую-то инженерно-техническую должность и начал работать. После нашей очередной поездки в Москву выяснилось, что всесоюзное «Динамо» не даст киевской команде ни копейки, если она покинет ряды. Полсотни промышленных и торговых предприятий украинского «Динамо» десятилетиями отчисляли свою прибыль центральному совету, и мы рассчитывали получить хоть что-то на обустройство команды, пожелавшей стать хозрасчетной. Тем более что такая возможность декларировалась властями. Но динамовский генерал сказал «нет».

И тогда было решено создать при команде кооператив. Зимой 1989 года она отправилась на сборы за счет средств, заработанных кооперативом публикацией и продажей книги Лобановского, реализацией газеты «Атака», торговлей всевозможной печатной продукцией на спортивную тематику собственного изготовления. Одни только календарики принесли прибыли под полмиллиона рублей.

Когда Лобановский уехал в Эмираты, а клуб был загнан в тупик тупым вороватым руководством, я распустил кооператив. С теми, кто не хотел расставаться, построили на пустырях одну, потом вторую бензоколонки. У меня хватало моральных и физических сил оберегать это хозяйство, но вгрызаться в такую жизнь я не имел ни малейшего желания. И когда Григорий Суркис вымел поганой метлой с подворья клуба всю ту шушеру, которую мы с Лобановским по неведению призвали руководить экономикой, я принял предложение вернуться в клуб.

– В составе сборной журналистов вы сыграли немало матчей, но один был особенный. 8 сентября 1992 года вы с капитанской повязкой вывели на поле «Олимпийского» команду украинских журналистов на матч со звездами шоу-бизнеса. На трибунах сидели сто тысяч зрителей. Что ощущал капитан? – Мы создали журналистскую сборную республики еще в 1968 году, нашим первым тренером был Йожеф Сабо. Дебютировали играми против коллег из Москвы, Грузии, еще какой-то республики, уже призабыл. А потом даже ввязались в первенство города. На нас ходили, главным образом, коллеги и случайные прохожие. Поэтому когда за полчаса до матча против шоуменов кто-то ИИ наших позвал меня поглядеть на трибуны, я продолжал заниматься гетрами. «Да иди сюда, ты такого еще не видел!» – настойчиво тащил меня из раздевалки, кажется, Рекунов. Ну я и высунул нос на воздух. И в ногах почувствовал слабость. Не только яблоку – спичке некуда было упасть, народу подвалило столько, словно опять приехал «Селтик».

Мне уже было за пятьдесят, готовясь к игре я носился по Голосеевскому лесу, как молодой лось, желая сбросить в чертополох с десяток проеденных, пропитых лет. А вот этой слабостью в коленках все испортил. И противно было вдруг узнать, что я, оказывается, стал психом. Никогда в жизни со мною не случалось такое – дрожать на спортивной арене.

А играл на месте центрального нападающего и по законам жанра очень быстро получил классную передачу, позволившую мне и принять мяч, и развернуться толстым задом. Вижу – метрах в двадцати ворота, а на самой ленточке скучает вратарь с кислой миной. Ну, думаю, постой вот так еще чуток, я сейчас соберусь с силами и к-а-а-к шваркну под планку, черта с два дотянешься. А боковым зрением замечаю, как выскочил чуть ли не на беговую дорожку Володя Мунтян с выпученными глазами. Ну для такого зрителя следовало показать что-то запредельно мастерское. Я командую левой, если честно, не самой ударной своей ноге, новую диспозицию: бить не прямым подъемом, а внешней стороной стопы. Это и подкрутка, и дуга может получиться, а главное – больше гарантий, что мяч полетит по воздуху.

Та самая предательская дрожь в коленках, посетившая меня при виде пропасти народа, и чрезмерная жажда выпендриться сделали из меня клоуна – после корявого удара мяч даже не полетел, а поскакал, как заяц, куда-то к угловому флагу.

На другой день я увидел свою физиономию в газете, на фото, где мы атакуем казацкой лавой.

Старичок со зверским выражением лица держится руками за воздух. С трибуны внимательно разглядывала эту душераздирающую картину кандидатка в мои последние жены. Хорошо, что на тот момент, когда я разглядывал фото, мне уже было известно, чего не ищет она в браке. Молодость движений и благородство внешности мужа отсутствовали в этом перечне. Я спокойно выбросил газету, но в футбол больше не играю. Даже во вне.

– Перед вами прошло несколько поколений футболистов киевского «Динамо». Не смогли бы вы составить свою сборную – одиннадцать игроков основного состава и семеро запасных? – Не сомневался, что этим все и закончится. Да ведь каждому полюбившемуся футболисту отдана частица души! В восемь лет – Идзковскому и Махине, в двенадцать – Лерману, Коману и Сенгетовскому, в семнадцать – Зазроеву и Макарову! В принципе их намного больше, чем требуется одной команде.

Это наш обозревательский крест – составлять подобные сборные и тем самым отсекать от новых поколений десятки достойнейших футболистов. Впрочем, понимаю: досада такого рода не должна отнимать ни лучика от заслуженной славы великих.

Моя сборная киевского «Динамо» за все годы наблюдения за этой героической командой такова: вратарь – Олег Макаров; защитники: правый – Владимир Трошкин, центральные – Виталий Голубев и Вадим Соснихин; левый – Тиберий Попович; полузащита: справа – Юрий Воинов, центральный – Владимир Бессонов, слева – Владимир Мунтян; нападение: Игорь Беланов, Андрей Шевченко, Олег Блохин; запасные: вратарь – Виктор Банников, защитник Федор Медвидь, полузащитники – Андрей Биба, Анатолий Коньков, Виктор Колотов, Леонид Буряк; нападающий Анатолий Бышовец. Тренер – Валерий Васильевич Лобановский.